«Здравствуйте! Я принесла вам стихи» - сказала дама почтенного возраста, как только переступила порог редакции. «Стихи?» - разочарованно переспросил я? - Но, мадам, стихов в нашем редакционном портфеле предостаточно...». «Нет, Вы почитайте, господин Дерткин, это профессиональная поэзия Давида Бромберга, моего покойного мужа, известного поэта» - мягко возразила гостья.

Я прочитал несколько стихотворений. Они действительно заслуживают публикации, и дело за нами не станет – читатели скоро познакомятся с ними. Но в разговоре выяснилось, что Лея Кизнер, пару месяцев назад приехавшая в Канаду к своим сыновьям, - сама человек незаурядный, с яркой и необычной биографией, в которой отразилась жизнь громадной страны, еще недавно называвшейся СССР. А самое примечательное в этой биографии то, что доктор технических наук Лея Борисовна Кизнер – одна из авторов разработки знаменитой «Катюши», громившей врага в годы Великой Отечественной. Не думала, не гадала тогда молодой ученый, что десятилетия спустя это уникальное оружие попадет к окопавшимся в Ливане палестинским экстремистам, которые будут методично обстреливать из него северные районы ее Израиля...

Мы предлагаем вашему вниманию, уважаемые читатели, главы из книги, которую готовит к изданию Лея Борисовна. И хотя о самой сути военного изобретения и связанных с ним событий речь пойдет во второй части нашей публикации, нам думается, что небезынтересны описания жизни девочки из бедной еврейской семьи, ставшей впоследствии знаменитостью.

Геннадий Дерткин

Лея Кизнер

Моему отцу, который был старшим сыном у дедушки, почти всегда не везло. Когда ему исполнилось восемь лет, дедушка решил, что мальчику пора зарабатывать и стал возить его из нашего города Гайсина в село Кунки, где отдал в работники помещику Килевичу. Там отец сначала готовил дратву для шорных работ, а затем стал заниматься обойной работой: обивал мебель и кареты. Еще позднее он стал учить своих братьев - Давида, Мотю, Наума, Леву и Гришу. Все они также стали затем работниками у помещика. Мой отец же проработал у него целых тридцать лет!

Однажды в поле по дороге к помещику отца, его брата Давида и дедушку настигла снежная вьюга. Дедушка, выбившись из сил, стал просить детей:

- Оставьте меня здесь, я все равно не дойду, а вы сами спасайтесь.

Как ни старались дети согреть его, ничего не помогло: у дедушки отморозились ноги. О продолжении работы у помещика не могло быть и речи. Но как прокормить семью из тринадцати человек: семь сыновей, четыре дочери, незаконнорожденный сын старшей дочери Молки и глухая бабушка Хайрухл?! Младший сын - глухонемой вскоре погиб, попав под поезд. Намного раньше разбился еще один сын, упав с печи.

В старом сарае дедушка открыл каретную мастерскую, где под его руководством начали кустарничать сыновья, которые изготавливали упряжь и седла для лошадей, а также и кареты. Металлические части для них заказывались у кузнеца, а окраску карет и обивку сидений они делали сами в том же сарае.

После того, как у дедушки отнялись ноги, его приносили в сарай на руках, и он, сидя, помогал обивать сиденья карет.

Семейство кустарей-каретников решило однажды принять участие в конкурсах, которые проводились во Франции, Испании и России. Их работа была замечена: за конструкцию седла и одной кареты дедушку дважды наградили медалями.

Вскоре отец завел собственную семью и понял, что эта работа не может прокормить ее, и поскольку в Гайсине устроиться где-то в другом месте ему не удалось, он уехал в Винницу, где попал на работу к помещику Бунецкому.

Мать с шестью маленькими детьми осталась одна. Жили мы в глинобитной избе, построенной из сарая. Голодными, правда, не были: мама купила корову, продавала молоко, сыр и сливочное масло. Кроме того, она завела кур, цыплят, гусей и уток, для которых устроила пруд, а также ухаживала за фруктовым садом, который нам подарил дедушка. Таким образом, фактически мать была независима от отца и кормила своих детей сама. Я была у мамы шестая по счету. Старший сын Исаак учился в гимназии и одновременно помогал матери. Вскоре внезапно семья лишилась двух детей: близнецы Фода и Яша умерли от скарлатины. Я тоже заразилась, и когда врач пришел, он, обследовав меня, сказал, что я уже умерла. Но мать, не поверив, опустила меня в ванну с горчицей, и я ожила.

***

Отец, продолжая оставаться в Виннице, узнал, что его братьев Наума и Леву забрали в армию. Однако они там пробыли недолго. Сначала заболел дядя Наум, которого положили в лазарет с подозрением на чуму. Узнав от санитара, что его собираются отравить, он убежал из лазарета в нижнем белье. Спасла его какая-то украинка, которая прятала беглеца у себя дома и усиленно питала кислым молоком. Выздоровев, он вернулся домой. Тогда дедушка стал настаивать, чтобы мой отец любой ценой вытащил и другого брата из армии. Удалось это после того, как дядя Лева согласился удалить почти все свои зубы, что позволило в конце концов освободить его от тяжелой службы.

В 1917 году старшие сыновья и две дочери дедушки вместе со своими семьями находились в Гайсине. Другие две дочери еще в 1914 году покинули его: одна со своей семьей переехала в Брацлов, а другая с мужем и с незаконнорожденным сыном старшей сестры уехала в Америку. Сыновья Наум, Лева и Гриша были еще неженаты. А мой отец к этому времени вернулся из Винницы и уже жил вместе с нами.

Вскоре в городе Гайсине появилась банда Медынского. Начались погромы. Евреям пришлось скрываться, где только можно было. Во дворе дома, где мы проживали, мои дяди вырыли блиндаж, и мы там прятались. Я очутилась в блиндаже вместе со своим отцом, матерью и старшим братом Исааком. Брата Петю и сестру Соню наш сосед-украинец переодел в национальную украинскую одежду, переодев брата в девочку, и дети затем помогали ему по хозяйству.

Я часто плакала, мне не нравилось находиться в темной яме. Дядя Наум пригрозил, что просто удавит меня, если я не перестану плакать, так как из-за моего плача враг может обнаружить нас всех. Мать, услыхав это, вылезла из блиндажа вместе со мной и направилась к тому же соседу, где находились старшие дети. Мы не успели дойти до его хаты (на улицах стреляли), а спрятались в сарае, где нас чуть было не придавила лошадь, раненная во время перестрелки. Тогда мы ползком пробрались к соседу, где нас также переодели в украинскую одежду. Мать также стала ему помогать по хозяйству.

Вскоре местный большевик Киселев организовал отряд самообороны для борьбы с бандитами. Вспомнив, что мои дяди умели обращаться с оружием, поскольку они раньше служили в царской армии, он подошел к нашему блиндажу и закричал:

- Наум, Лева, где вы? Вылезайте, нужно бороться с врагом. Если он вас обнаружит, то припомнит, что вы евреи! С вами желает говорить большевик Киселев.

Так мои дяди вылезли пошли воевать в отряд Киселева. Затем этот отряд совместно с Красной Армией к июлю 1920 года освободили город Гайсин от всех банд. Хотя бандиты были разгромлены, но время от времени остатки их вылезали из своих нор и террориризировали местное население.

***

Брат Исаак начал работать в Упрадкоме, и по его инициативе отец начал заготавливать корм для конницы 14-й Армии. Однажды забывшись, он сунул руки в сичкарню, машину для резки соломы, и сильно изранил пальцы, после чего остался с кривыми пальцами на руках. Работать ему было тяжело. Однако он стал кустарем и имел патент первого разряда. Сначала в работе ему помогали мать и брат Петя. Одновременно мать приобрела корову и стала продавать молоко. Затем за это дело взялась и я. В страшный мороз я карабкалась по горе с бидоном молока. Часто заплаканная, прибегала отогревать руки к моей тете Шейндл.

Отец хотел, чтобы мы получили образование. Поэтому он сначала пригласил ребе, чтобы тот учил нас древнееврейской молитве. Меня с пятилетнего возраста заставляли учить молитву, которую я должна была читать наизусть. Я исправно повторяла ее, но ровным счетом ничего не понимала. Вскоре отец послал брата Исаака учиться в Киев. К тому времени в Гайсине открыли еврейскую семилетнюю школу, и туда потсупила моя старшая сестра. В Киеве Исаак сдавал экзамены в университет на физико-математический факультет. После каждого экзамена он сообщал домой оценки, и с этими письмами отец бегал по всему городу и всем читал, восклицая:

- Мой сын будет ученым!

Но вскоре сын неожиданно вернулся и чуть не плача сказал:

- Меня не приняли, потому что ты папа - кустарь. В первую очередь принимают детей рабочих.

Отец разозлился и начал кричать:

- Какой же из тебя выйдет ученый, если ты не смог объяснить, сколько лет я проработал у помещиков! А теперь, когда я стал кустарем, мой сын не имеет права учиться?! Сейчас же отправляйся к Надежде Константиновне Крупской, все расскажи и покажи все мои документы - пусть видят, где я работал.

Крупская любезно приняла Исаака и позвонила ректору университета, попросив в виде исключения принять еще одного студента на юридический факультет. Брат в радостном настроении отправился к выходу, захватив свой чемодан. Надежда Константиновна это заметила и скзала:

- Подождите, где же вы устроитесь? Учебный год уже начался. Вам общежитие не предоставят, так как все места уже заняты.

- Пойду по домам искать угол, - сказал брат.

Но Крупская позвонила одной старой знакомой, чтобы та приютила моего брата.

Узнав об успехах брата, мы все загорелись желанием учиться. Не сказав никому, я отправилась в еврейскую школу и попросила принять меня в 3-й класс. Заведующий школы удивился: почему это я пришла без родителей и почему прошусь именно в 3-й класс? Разобравшись в чем дело, он меня направил в первый класс, где мне и полагалось учиться по возрасту. Правда, вскоре ему все-таки пришлось перевести меня, но не в третий, а во второй класс.

В школе мне сразу понравился худощавый паренек Давид Бромберг, который удивил меня тем, что буквально с малых лет бредил рифмами. Впоследствии он стал известным еврейским поэтом и моим мужем.

Однажды, идя в школу, я увидела на улице траурные знамена. Какой-то мужчина остановил меня и сказал:

- Девочка, вернись домой, вы сегодня не будете заниматься. Ленин - вождь мирового пролетариата - умер.

Я заплакала.

- Дяденька, что же будет? Опять бандиты вернутся?

- Нет девочка, не вернутся...

После смерти Ленина меня и других детей школы торжественно приняли в октябрята. Затем нас повезли показать коммуну имени Котовского. В нашу школу приходил Буденный - он приезжал в Гайсин принимать парад 9-й Крымской дивизии.

Вскоре умер мой дедушка. Запомнились его последние дни: он сидел в кресле и охранял ореховое дерево. Когда из дома выходила глухая бабушка, он ей кричал:

- Хайрухл, переложи мне ноги!

Но бабушка не слышала. Тогда дедушка бросал в нее камень или палку. Поэтому она часто ходила с ссадинами. Я их обоих жалела. И, услышав крик деда, бежала к его дому «перекладывать» ему ноги.

После смерти дедушки его дореволюционную биографию почему-то приписали моему отцу и стали требовать, чтобы он «возвратил государству», якобы нажитые им еще до революции деньги. Его решили попугать и продержали два месяца в винницкой тюрьме. Каждый раз следователь настойчиво уговаривал его подарить сбережения государству.

Отец не сдавался:

- Нет у меня никаких сбережений.

Его выпустили в ужасном состоянии. Но на этом наши страдания не кончились. Брат Петя решил удрать из дома в Харьков, чтобы получить образование. Ему не понравилось, что один брат должен учиться в Москве, а второй должен работать на всех. Узнав о побеге, отец побежал на вокзал и увидел Петю в уже отходящем поезде. Захлебываясь от слез, он громко кричал:

- Петя, Петя, на кого ты нас оставляешь?!

Тот не выдержал и соскочил с подножки вагона. Отец пообещал взять для работы помощника, чтобы Петя в конце концов мог поехать учиться. Такого человека нашли. Он стал кустарем и получил патент первого разряда, как и отец, имевший такой же патент. Помощник жил у нас. Мать ему стирала, кормила его, относилась к нему как к родному сыну. Нужно же было случиться, он полюбил мою сестру Соню! В ответ на его признания в любви, Соня грубо ответила:

- На что мне такой чумазый! Я скоро поеду учиться в Москву.

Почувствовав себя глубоко оскорбленным, парень воскликнул:

- Ах, вот как! Тогда я вам устрою такое, что никто из вас не будет учиться!

Об этой ссоре сестра никому дома не рассказала. Парень объявил, что он не хочет больше работать вместе с отцом. А все, что они заработали, потребовал поделить. При этом он выдвинул такие требования, что отцу не оставалось ничего другого, как подать «на развод» в суд. Именно этого и хотел помощник. На суде он объявил, что был у отца рабочим, нашел даже лжесвидетеля. Отец растерялся и не смог предъявить документы, подтверждающие, что он и его помощник - кустари, работающие на равных правах. Ему так и не удалось доказать свою правоту. В результате его обвинили в том, что он эксплуататор и лишили избирательных прав.

... Исаак даже боялся приехать домой. За один год он сдал экзамены за 4-й и 5-й курсы, торопясь закончить учебу, пока в университете не узнали, что он сын «лишенца». Родители срочно отослали сестру Соню к Исааку. Когда у них не хватило денег заплатить какой-то налог, у них забрали корову и отдали ее в колхоз. Мы начали голодать так сильно, что в школе у меня часто кружилась голова.

Вскоре отец стал работать рабочим на сахарном заводе, затем на мельнице. Но везде как «лишенца» его могли принять только временно. Иногда недоделанную работу он приносил домой. Мать, я и другие дети ему помогали: то строчить на швейной машине, то разводить краски, то шить вручную кожаными нитками ремни.

Брата Исаака, к счастью, миновали преследования. После окончания университета он даже устроился читать лекции по истмату и диамату в Институте иностранных языков, куда впоследствии поступила учиться и сестра Соня. Вскоре именно через винницкую прокуратуру ей удалось доказать, что отца ошибочно лишили избирательских прав. Перед ним извинились. Виновник же всех наших бед через некоторое время заболел брюшным тифом. Умирая, он сказал своим родителям, чтобы они пришли к нам и попросили прощения у нашей семьи. Его отец выполнил просьбу сына: он прошагал более тридцати километров из своей деревни к нам в город...

***

После окончания семилетней школы я случайно прочитала объявление в газете о приеме учащихся в Московский педагогический техникум. Я послала туда документы и вскоре получила телеграмму, что меня приняли.

Приехала я в Москву за два дня до начала учебного года. Устроиться в общежитии сразу не смогла. Нужно было найти ночлег. Одну ночь я провела у большевички, где проживал когда-то брат по протекции Крупской. Сначала меня уложили спать вместе с домработницей на раскладушке на кухне. Потом хозяйка меня пожалела и постелила на стульях у открытого окна ее комнаты, укрыв меня одной простыней. Всю ночь я тряслась от холода, а на утро оделась и вышла на улицу. Но тут, к несчастью, я забыла в каком именно доме я провела ночь. А в кармане ни копейки! Но я твердо знала, что Исаак меня найдет. Только лишь в середине дня он нашел меня, когда я чуть не падала от усталости и голода. Так я попала в общежитие техникума.

...Не успела я оглянуться, как пролетел первый семестр, затем второй. За успешное выполнение учебного плана я получила грамоту и поехала домой. От Вопнярки до Гайсина добиралась на подводе. Когда я подъезжала к моей родной улице, меня заметила соседка.

- Боже, неужели это та самая Лея, которая уехала в Москву?! Ты же настоящая кацапка, косы остригла, шляпу одела, родная мать тебя не узнает! Слезай и дай мне чемодан. Я его возьму к себе, расплачусь за тебя, а ты иди домой. Потом расскажешь, узнали ли тебя родные.

Возле дома мать и младшая сестра Гитала мыли посуду и каждый раз вытаскивали тарелки из большой глиняной миски. Я тихим голосом спросила:

- Скажите, пожалуйста, здесь живет Борис Лазаревич Кизнер?

Мать ответила:

- Да здесь. А что вам нужно?

- Я должна его увидеть, у меня к нему поручение.

- Но он так скоро не придет...

- Я его подожду.

Мать больше не обращала на меня внимания. Через некоторое время она сказала моей сестре:

- Что ей нужно этой русской девочке? Опмышелеер зи - препроводи ее.

Поняв это древнееврейское выражение, я не выдержала и громко закричала уже на идиш:

- Мама, родную дочь велишь выгнать! Ведь всего год, как я уехала!

Боже, что тут началось! Мать и сестра буквально набросились на меня, начали целовать и плакать от радости.

Когда каникулы закончились, пришло время возвращаться в Москву. Незадолго до отъезда в столицу родители решили подарить мне новые туфли, а для этого купили кожу, сделали заказ хорошему сапожнику. Но тот решил схитрить: подменил кожаные подошвы на картонные, предварительно покрасив их.

Когда я приехала в Москву, лил дождь. Мои подметки размокли, и пальцы вылезли из туфель. Так мне пришлось ходить некоторое время. На покупку другой обуви денег не было. Я написала домой про свою беду. Мать прислала в Москву Петю, который сразу сообразил, как можно заработать деньги. Он дал объявление «Чиню матрацы и мебель». Быстро появились клиенты. Вскоре мне купили ботинки и часы. Петя, не бросая работу, поступил в автодорожный техникум. А я закончила второй курс техникума, получив еще две грамоты. Затем приехала и Гитала, которую также приняли в автодорожный техникум. Никто не знал, что экзамены за нее сдавала я.

От Министерства высшего образования Исааку дали дачу в Малаховке, на которой затем проживали Петя и Гитала. Брат поступил учиться в аспирантуру, получив общежитие в Николо-Воробенском переулке. Оставаясь в общежитии педагогического техникума, я продолжала «грызть гранит науки».

Самым большим моим увлечением стала математика. Лекции по этому предмету я запоминала почти дословно. Поэтому мне было легко их повторять студентам, когда болел преподаватель. Так незаметно я добралась до последнего курса.

Перед 1 мая 1934 года в общежитии начался страшный переполох. У одного студента под подушкой якобы нашли гранаты, он, дескать, хотел бросить их в трибуну Мавзолея, где должен стоять Сталин. На утро арестовали всех преподавателей.

Мало кто из нас поверил в это. Интуитивно мы понимали, что все было подстроено работниками НКВД, но говорить друг с другом об этом боялись. К тому же в те дни мне было не до политики. Я переживала ужаснейшее горе: в апреле 1934 года бандиты зверски убили топорами моего брата Петю и сестру Гиталу на даче в Малаховке. Беда произошла в доме, который Петя достраивал для родителей, чтобы они могли переехать к нам.

На выпускном вечере студентов техникума в июне 1934 года присутствовала видная большевичка, подруга Крупской. Вместе с ней явился Зиновьев. Его взгляд как бы говорил: «Я пришел в учреждение, где будто бы нашли гранаты, предназначенные для убийства Сталина. Но ведь всем известно, что оружие находится под семью замками в НКВД. Как же они могли сюда попасть?!»…